«Правда и свет, сказал он, — думала она, идучи, — где же вы? Там ли, где он говорит, куда влечет меня… сердце? И сердце ли это? И ужели я резонерка? Или правда здесь!..» — говорила она, выходя в поле и
подходя к часовне.
Я пошел тихо и часто оглядывался, ожидая, что Валек меня догонит; однако я успел взойти на гору и
подошел к часовне, а его все не было. Я остановился в недоумении: передо мной было только кладбище, пустынное и тихое, без малейших признаков обитаемости, только воробьи чирикали на свободе, да густые кусты черемухи, жимолости и сирени, прижимаясь к южной стене часовни, о чем-то тихо шептались густо разросшеюся темной листвой.
Неточные совпадения
Ее похоронили, по ее желанию, недалеко от
часовни, которая стоит на могиле матушки. Заросший крапивой и репейником бугорок, под которым она лежит, огорожен черною решеткою, и я никогда не забываю из
часовни подойти к этой решетке и положить земной поклон.
Райский
подошел по траве
к часовне. Вера не слыхала. Она стояла
к нему спиной, устремив сосредоточенный и глубокий взгляд на образ. На траве у
часовни лежала соломенная шляпа и зонтик. Ни креста не слагали пальцы ее, ни молитвы не шептали губы, но вся фигура ее, сжавшаяся неподвижно, затаенное дыхание и немигающий, устремленный на образ взгляд — все было молитва.
Она стала на пороге
часовни на колени, закрыла руками лицо и замерла неподвижно… Райский тихо
подошел к ней сзади.
Хотя незнакомец, явившийся на сцену столь неожиданным и странным образом,
подходил ко мне с тем беспечно-задорным видом, с каким всегда на нашем базаре
подходили друг
к другу мальчишки, готовые вступить в драку, но все же, увидев его, я сильно ободрился. Я ободрился еще более, когда из-под того же престола, или, вернее, из люка в полу
часовни, который он покрывал, сзади мальчика показалось еще грязное личико, обрамленное белокурыми волосами и сверкавшее на меня детски-любопытными голубыми глазами.
Между тем девочка, упершись маленькими ручонками в пол
часовни, старалась тоже выкарабкаться из люка. Она падала, вновь приподымалась и, наконец, направилась нетвердыми шагами
к мальчишке.
Подойдя вплоть, она крепко ухватилась за него и, прижавшись
к нему, поглядела на меня удивленным и отчасти испуганным взглядом.
Пробираясь вдоль плетня, он
подошел к небольшой
часовне, против которой, сквозь растворенные ворота гумна, виднелся ряд низких, покрытых соломою хижин.
Льстило его самолюбию, когда, бывая в той
часовне за службой, становился он впереди всех, первый
подходил к целованию Евангелия или креста, получал от беглого попа в крещенский сочельник первый кувшин богоявленской воды, в Вербну заутреню первую вербу, в Светло воскресенье перву свечу…
Отворила дверь. В
часовне Манефа одна… Ниц распростерлась она перед иконами… Тихо
подошла к ней Фленушка, стала за нею и сама склонилась до земли.
На паперти
часовни в два ряда выстроились монахини. Богомольцы всходили на площадку и тут же клали земные поклоны. Серафима никогда еще в жизнь свою не
подходила к такому месту, известному на всю Россию. Она не любила прикладываться когда мать брала ее в единоверческую церковь, и вряд ли сама поставила хоть одну свечу.
Хотя на улице почти еще светло, но в небольшой
часовне, помещающейся во дворе больницы и лишенной окон, стоит жуткая полутьма. Неверный огонек лампады и две-три свечи перед образами слабо освещают эту каменную церковку, похожую на склеп. В притворе, на возвышении стоят, как бы тесня друг друга, простые однообразные гробы.
Подхожу к первому. Мужское синее лицо с густою бородою. Дальше костлявая, страшная, как скелет, высохшая старуха. Еще дальше мальчик… О, сколько их здесь!..